Разрушение Дома Да Дерга

– Не могу я, – ответил Ингкел, – облака [...].

– Воистину так, о Ингкел, – сказал Ломна Друт, – не тебе убыток от разрушения, горе [...].

– Так, – молвил Ингкел, – быть может мое тело [...].

– Кого же ты видел еще?

– Я видел покой, и было в нем три славных воина в шелковых плащах. В каждом плаще золотая заколка. Три копны золотистых волос у тех воинов, что доходят до бедер, когда распускают они их. Стоит поднять им глаза, как и волосы поднимаются до кончиков ушей. Вьются те волосы, словно шерсть на голове барана. Пять золотых колец и дворцовый факел над головой каждого воина. Всякий, кто ни есть в Доме, дорожит их деяниями, голосом, словом. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?

Тут зарыдал Фер Рогайн, так что вымок у губ его плащ и не услышали от него ни слова, пока не минула треть ночи.

– О малыши, – сказал тут Фер Рогайн, – должно мне делать, что делаю. Это Обал, Облени и Корпре Муск³³ – три сына короля Ирландии.

– Горе нам, коль это так, – сказали три сына Донн Деса, – ибо воистину хороши эти трое. Девичья повадка у них и братские сердца, доблесть медведя и бешенство льва. Кто б ни делил с ними время и ложе, не знает ни сна, ни желания есть девять дней, как оставит их. Добрые юноши для своих лет! Три раза по девять врагов сокрушат они в первой схватке [....]. И один из них падет там. Горе тому, кто начнет разрушение, будь то хотя б из-за этих троих!

– Не могу я, – ответил Ингкел, – облака [...].

– Кого же ты видел еще?

– Покой я увидел, и было в нем трое – могучих, невиданных, Диких. ...Узнаешь ли ты это [...].

– Нелегко мне узнать их, – сказал Фер Рогайн, – ибо ни в Ирландии, ни во всем свете не бывало подобных, кроме разве что трех фоморов, которых привел Мак Кехт, победив в поединке. Ни один из фоморов не смог устоять пред Мак Кехтом, и тогда забрал он этих троих с собой, дабы стали они заложниками в доме Конайре и не губили фоморы пшеницу и молоко ирландцев больше того, что имели они по праву. Верно, что страшен их облик. Три ряда зубов у них от уха до уха. Быка да свинью сразу кладут они в рот, и видно, как опускаются они оттуда до самого пупка. Тела у них сплошь из костей. Клянусь тем, чем клянется мой народ, что больше сразят, чем оставят в живых они воинов в битве. Шесть сотен сразят они в первой схватке [...]. Лишь ударом, толчком да пинком станут они убивать, ибо они заложники у стены и не дают им в руки никакого оружия, дабы не совершили они дурного. дела. Клянусь тем, чем клянется мой народ, что если бы имели они оружие, две трети из нас не ушли бы живыми. Горе тому, кто начнет разрушение, ибо воистину это не битва с лентяями.

– Не могу я, – ответил Ингкел [...].

– Кого же ты видел еще?

– Я видел покой, и было в нем трое мужей, коричневых, сильных. Острижены их коричневые волосы. Огромные кольца у них на лодыжках, а ноги и руки толщиной с тело воина. Вьются их коричневые волосы, что тремя копнами лежат на больших головах. Плащи на них красные и многоцветные. Три черных щита у них с золотыми крюками да три пятиконечных копья. При каждом был меч с костяной рукоятью. Вот что за искусный прием проделывали они: каждый бросал свой меч вверх, а за ним и ножны, и входили в них мечи, прежде чем падали наземь. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?

– Нетрудно [...]. Это Мал, сын Телбайна, Мунремар, сын Герркинда, и Биррдерг, сын Руада, – три королевских родича, три первейших в доблести, три лучших из тех, кто во все времена стояли за щитом в Ирландии. Сто воинов сразят они в первой схватке и не уступят в доблести никому в Доме. Станут они похваляться [...] и попытаются спастись. Не дело вершить разрушение хотя б из-за этих троих.

– Горе тому, кто начнет разрушение, – сказал Ломна Друт. – Славнее была бы победа, коли б спасли, а не ранили их. Хвала тому, кто спасет их, и горе тому, кто убьет.

– Не могу я [...].

– Кого же ты видел еще?

– В изукрашенном покое увидел я мужа, что прекрасней любого ирландца. Был он в пурпурном плаще. Белее снега одна из его щек, а другая красна, словно ягода. Голубее колокольчика один из его глаз, другой же чернее жука. Размером с корзину золотистая копна его волос, доходящих до бедер и вьющихся, словно шерсть на голове барана. Если мешок диких яблок вывалить ему на голову, то ни одно не упадет на землю. В руке его меч с золотой рукоятью. При нем щит цвета крови, чьи золотые пластины украшены заклепками светлой бронзы. У него тяжелое длинное копье с тремя наконечниками, чье древко потолще ярма. Узнаешь ли [...]?

– Нетрудно узнать его, ибо поистине все ирландцы знают Конала Кернаха, сына Амаргена³⁴. Ныне с Конайре тот, кого любит король больше всех, ибо схожи они и лицом, и осанкой. Воистину славный воин Конал Кернах! Его щиту цвета крови, что украшен заклепками светлой бронзы, дали улады имя Брикриу Конала Кернаха. Клянусь тем, чем клянется мои народ, [...] будет обильным сегодня кровавый дождь, что прольется на него у входа в Дом. Семь входов там, но сумеет Конал Кернах быть у всех разом, и не будет такого, где б не стоял он. Три сотни врагов сокрушит он в первой схватке, не считая [...] и будет похваляться [...]. Когда ж соберется он напасть на вас [...] и попытается он спастись, хотя будет изранен. Горе тому, кто начнет [...].

– Не могу я, – ответил Ингкел [...].

– Кого же ты видел еще?

– Я видел покой, что украшен искусней, чем прочие в Доме. Серебристый полог вкруг него и чудесные украшения внутри. Там я увидел троих. Прекрасен облик, волосы, брови у тех, кто сидел по бокам. Сами они белее снега, и дивный румянец на щеках тех двоих. Славный юноша сидит между ними. Воистину под стать королю его пыл и деяния. Мудрецу он сродни разумением. Плащ, что я видел на нем, прекрасен, словно туман первых дней мая. Цвет свой меняет тот плащ поминутно, и всякий красивей другого. На груди его золотой круг размером от подбородка до пупка. Словно золото сверкали его волосы. Не видел я в мире создания прекрасней, чем он. Подле него лежал меч с золотой рукоятью, что на локоть был вынут из ножен. Довольно было того, чтоб человек на другом конце Дома разглядел червяка в его блеске. Слаще напевов золотых волынок, что играют в Доме, звон этого меча. Увидал я его и сказал:

– Вижу повелителя высокого, царственного, что самый цветущий и шумный...

33 Корпре Муск – в отличие от первых двух сыновей, не имеющих самостоятельного существования в традиции, Корпре (или Кайрбре) Муск фигурирует в ней как предок племени Мускрайге в Мунстере, хотя относительно его родства с Конайре есть расхождения – по другим данным, Корпре должен был бы жить несколько позже. 

34 Конал Кернах, сын Амаргена – после Кухулина это был самый знаменитый уладский воин, приходившийся внуком друиду Конхобара Катбаду. Поздняя традиция возводила к нему через сына, Ирела, пиктские племена.