Белая Богиня. Глава тринадцатая Паламед и журавли |
Страница 1 из 7 К содержанию Что меня больше всего интересует в изучении этого предмета, так это постоянно проявляющаяся непохожесть поэтического и прозаического мышлений. Прозаический метод был введен греками классической эпохи как страховка против мифографической фантазии, способной утопить все разумное. Теперь он стал единственным законным способом передачи полезной информации. И в Англии, как во многих торговых странах, господствует мнение, что "музыка" и старомодный ритм - две особенности поэзии, которые отличают ее от прозы, и что каждое стихотворение имеет или должно иметь прозаический эквивалент. В результате поэтические способности атрофированы у образованного человека, который сам не развивал их, в точности как способность понимать живопись атрофирована у арабов-бедуинов. (Т. Э. Лоуренс один раз показал цветной портрет арабского шейха его людям. Они передавали портрет из рук в руки, однако никто ничего не мог сообразить, и лишь один сказал, что узнает рог бизона, показывая на ногу шейха.) Неумение думать поэтически - разлагать речь на оригинальные образы и ритмы и вновь комбинировать их одновременно на нескольких уровнях мысли в нечто многозначное - приводит к неспособности ясно думать в прозе. В прозе каждый человек в каждый момент думает на одном каком-нибудь уровне, и никакая комбинация слов не должна нести в себе больше одного значения. Тем не менее, образы, живущие в словах, должны соотноситься, если текст предполагает быть единым. Это простое правило забыто, и то, что сегодня называется прозой, является обыкновенным механическим соединением неких стереотипов вне зависимости от образов, заключенных в словах. Механический стиль, который родился в бухгалтерии, теперь проник в университеты, и наиболее зомбивидные варианты появляются в работах известных ученых и богословов. Мифографические положения, которые совершенно очевидны для немногих поэтов, еще не разучившихся думать и говорить поэтически, почти всем ученым кажутся чепухой или детским лепетом. Я имею в виду такие утверждения, как, например: "Меркурий изобрел алфавит после того, как увидел летящих журавлей" или: "Менв аб Тейргвайт увидел три рябиновых прутика, растущих изо рта Эйнигана Фавра, и все науки и знания были записаны на них". Лучшее, что ученые до сих пор сделали для поэм Гвиона, - это назвали их "дикими и великими", но они никогда не подвергали сомнению убеждение, что Гвион, его коллеги и их слушатели - люди чахлого и недисциплинированного интеллекта. Шутка состоит в том, что чем "прозаичнее" ученый, тем больше его тянет к интерпретации древних поэтических текстов, и при этом ни один исследователь не решается заявить о себе как о знатоке больше чем в одной узкой области - из боязни вызвать неудовольствие или подозрения у коллег. Знать только что-то одно, значит, иметь ум варвара: цивилизация подразумевает элегантное сведение всего человеческого опыта в единую гуманитарную систему мышления. Наше время на диво варварское: представьте, скажем, иудаиста ихтиологу или знатоку датской географии, и им не о чем будет говорить, кроме как о погоде или о войне (если идет война, а это - дело обычное в наш варварский век). Но то, что большинство ученых - варвары, не очень страшно, когда хоть несколько из них готовы помочь своими знаниями немногим независимым мыслителям, поэтам, которые пытаются не дать умереть цивилизации. Ученый - добытчик, а не строитель, и все, что от него требуется, - это добывать чистыми руками. Он - гарантия поэта от фактических ошибок. В современном мире, безнадежно путаном и неряшливом, поэту легко попасться на ложную этимологию, анахронизм, математический абсурд, если он пытается стать тем, кем он быть не может. Его дело - правда, тогда как дело ученого - факт. Факт нельзя отрицать. Можно сказать так: факт - это дань людей, у которых нет права голоса, но есть право вето. Факт - это не правда, но поэт, который по собственной воле игнорирует факт, не может докопаться до правды. История о Меркурии и журавлях есть в "Мифах" Гая Юлия Гигина, который, согласно отлично информированному Светонию, был уроженцем Испании, вольноотпущенником императора Августа, куратором Палатинской библиотеки и другом поэта Овидия. Подобно Овидию, Гигин закончил свою жизнь в императорской немилости. Если он действительно просвещенный автор "Мифов", приписываемых ему, то с его времен они были сокращены и попорчены невежественными редакторами; и все же признано, что "Мифы" содержат древний мифологический материал огромной важности, который больше нигде нельзя найти. В своей последней "Фабуле" (277) Гигин утверждает: 1. Парки изобрели семь букв: "А1рhа", ("Omicron"), "Upsilon", "Eta", "Lota", "Beta", "Tau". Или, иначе, Меркурий изобрел их, поглядев на летящих журавлей, "которые во время полета строили в небе буквы". 2. Паламед, сын Навплия, изобрел остальные одиннадцать. 3. Эпихарм из Сицилии добавил "Theta" и "Chi" (или "Psi" и "Pi"). 4. Симонид добавил "Omega", "Epsilon", "Zeta", "Psi" (или "Omega", "Epsilon", "Zeta", "Phi"), Здесь нет ни слова о Кадме Финикийском, которому обычно приписывают изобретение греческого алфавита, буквы которого заимствованы из финикийского алфавита. Утверждение об Эпихарме звучит по-дурацки, если только "из Сицилии" не является проникшим в текст идиотским редакторским толкованием. Симонид был известным греческим поэтом шестого века до нашей эры, который воспользовался греческим алфавитом Кадма и ввел в свои манускрипты несколько/новых букв, которые позднее приняли во всей Греции. Эпихарм же из Сицилии, знаменитый автор комедий, который жил немного позже и был из рода Асклепиадов Косских, очевидно, показался редактору "Мифов" подходящим соавтором Симонида. Оригинальная легенда, однако, говорит о другом Эпихарме, предке автора комедий, жившем раньше. Асклепиады возводили свою родословную к Асклепию, или Эскулапу, сыну Аполлона, богу врачевателей Дельфов и Коса, и заявляли, что наследовали от него ценные секреты врачевания. Два Асклепиада упомянуты в "Илиаде" как врачеватели греков во время осады Трои. Что до Паламеда, сына Навплия, то Филострат Лемносский и "Схолии к Оресту" Еврипида представляют его изобретателем не только алфавита, но также и маяков, мер длины и веса, диска и "искусства расставлять стражу". Он принимал участие в Троянской войне на стороне греков и после смерти удостоился святилища героя на Мизийском берегу Малой Азии напротив Лесбоса. Три парки - три ипостаси Тройственной Богини, а в греческих легендах есть также Три серые богини и Три музы. Таким образом, первые два положения Гигина имеют отношение к "тринадцати буквам", которые, согласно нескольким авторитетам (скажем, Диодору Сицилийскому), образовали "пеласгийский. алфавит", прежде чем Кадм увеличил их количество до шестнадцати. Диодор, очевидно, имеет в виду тринадцать согласных, а не всего тринадцать букв, которых было бы совершенно недостаточно. Другие авторитеты утверждают, что существовало всего двенадцать букв. Аристотель, по крайней мере, насчитывает в первом греческом алфавите тринадцать согласных и пять гласных, и его список букв полностью совпадает с "Beth-Luis-Nion"-алфавитом, разве лишь он дает "Zeta" для Н-аспиранта и "Phi" для F, однако, что касается "Phi", ему противоречат ранние эпиграфические свидетельства. Это не единственное упоминание пеласгийского алфавита. Евстафий, византийский грамматист, в "Схолиях к Гомеру" (11.841) называет пеласгов Dioi (божественные), потому что только они из всех греков сохранили буквы после Потопа - того Потопа, в котором выжили только Девкалион и Пирра. Пирра (красная), возможно, богиня-мать народа пуресати, или пулесати - филистимлян. |
| « Белая Богиня. Глава четырнадцатая Косуля в чаще | Белая Богиня. Глава двенадцатая Песня Амергина » |
|---|
